Проект для грантовой программы Garage Digital «Расположенные миры»

​

Современные теории трансгуманизма и киборгизации строят мост между точными и гуманитарными науками. С моей точки зрения, современное искусство и является этим мостом. Когда в 1964 году американский физик М. Гелл-Манн открыл странные частицы, он назвал их не менее странным словом «кварк». Эти кирпичики физического мира обладают вполне гуманитарными свойствами - запахом, цветом, очарованием и даже странностью.

Само название «кварк» происходит из романа писателя-модерниста Джеймса Джойса «Поминки по Финнегану».

 

«Эй, три кварка для мастера Марка!» –

Верно, выглядит он не особенно ярко,

И повадки его, как у сына кухарки,

Но Всептичий Господь и ему шлет в утеху подарки.

Глянь на старого дурня, что в тлеющем свете огарка,

Без портков и рубахи бредет в Палмерстоунском парке,

О-хо-хо, выпьем, что ли, по чарке»

(перевод Георгия Кружкова)

 

В физике восьмичастный путь представляет собой организационную схему для класса субатомных частиц, известных как адроны, которые привели к развитию модели кварка. Американский физик Мюррей Гелл-Манн и израильский физик Юваль Нееман предложили эту идею в 1961 году. Название происходит из статьи Гелл-Манна 1961 года и является намеком на Благородный Восьмеричный Путь Буддизма.

Благородный восьмеричный путь (Пали: ария анхангика магга; Санскрит: arya) - это раннее изложение пути буддийских практик, ведущих к освобождению от сансары , болезненного цикла перерождения.

Восьмеричный путь состоит из восьми практик: правильное воззрение, правильное решение, правильная речь, правильное поведение, правильные средства к существованию, правильное усилие, правильная внимательность и правильное самадхи («медитативное погружение или союз»). В раннем буддизме эти практики начинались с понимания того, что тело-ум работает искаженным образом (правильный взгляд), после чего следовали буддийскому пути самонаблюдения, самоограничения и развития доброты и сострадания; и достигая высшей точки в дхьяне или самадхи, которое усиливает эти практики для развития тела-ума. В более позднем буддизме прозрение (праджня) стало центральным сотериологическим инструментом, ведущим к другой концепции и структуре пути, в котором «цель» буддийского пути стала определяться как прекращение невежества и возрождение.

Благородный Восьмеричный Путь - одно из основных учений Буддизма , которое ведет к Архатству . В традиции Тхеравады этот путь также кратко обозначается как шила (нравственность), самадхи (медитация) и праджня (прозрение). В буддизме Махаяны этот путь противопоставляется пути Бодхисаттвы, который, как полагают, выходит за пределы архатства до полного состояния будды.

В буддийской символике Благородный восьмеричный путь - это часто изображается с помощью колеса дхармы (дхармачакра), в котором его восемь спиц представляют восемь элементов пути. 

На протяжении всей истории человек каким-то образом формировал самоописание, отвечающее на вопросы «кто я?», «какое место занимаю в мире?». И по моему мнению, основным вектором этих описаний является баланс телесного и духовного (понимаемого тут как синоним интеллектуального, символического, воображаемого). Утратив архаическое представление о себе как о части мира, человек в этой вынесенности за скобки плоти мыслит себя как существо интеллектуальное, отстраненно наблюдающее. Тогда как даже в христианском понимании «плоть» — не просто субстанциальный «носитель», а нечто обладающее своей волей (пусть и не самой лучшей), не говоря уже о языческом понимании, которое предполагает пронизанность природы духом или духами.

Cовременную культуру сегодня все меньше интересует любовь, как её понимали миннезингеры и поэты-романтики. Интересуют «отношения», причем такие, где всем «комфортно», и то, как эти отношения «строить». Это явление (движение от понятий дара или проклятия к понятиям деятельности и поведения) — из той же области, что и общий упадок интереса к аффективной природе чувств, замена их проблематики на симптомы и диагнозы. Мы в каком-то смысле возвращаемся в ситуациию, не предполагавшую романтическую любовь непременной составляющей союза — только на новых, эгоистических основаниях, где место бога в осенении этого союза занимает обожествленная личность. Тогда как любовь может быть вызывающе безыдейной или вступать в противоречие с диктатом личного благополучия. Такой диктат позволяет советовать вещи вроде «не нравится — разлюби». Это справедливо и для других видов любви, не обязательно романтической. Предложение «разлюбить» предполагает, например, что родственников можно вычеркнуть из жизни и сердца просто потому что у вас разные взгляды (или вовсе сдать их за участие в протестах). Передавали слова знакомого, который говорил о своей маленькой дочери: «я ее люблю, но она мне не нравится». Это примерно все, что нужно знать о любви — она не обязана вам нравиться.

Складываясь на протяжении долгого времени, такое разделение на субъектно-объектные онтологии оформляется в позднем Ренессансе. В художественном плане его отлично выражает картина Ганса Гольбейна Mладшего «Мертвый Христос в гробу», когда-то глубоко поразившая Достоевского, а заодно князя Мышкина («Да от этой картины у иного еще вера может пропасть!»). Возникает тело как объект, в котором живет (или не живет) дух — предвестник онтологий зомби — а чуть позже деятельность субъекта будет описана как познавательная способность, парящая над протяженной материей.

Как пишет Х.У. Гумбрехт, для такого бесплотного существа «будет при случае утверждаться, что оно гендерно нейтрально». В этом смысле гендерная теория имеет непосредственное отношение к философии, отрывающей человека от опыта присутствия в мире, заменяющей опыт значением. Гендерный вопрос — это частный случай того, как происходит глобальный процесс отчуждения человека от его чувственной целостности. Тогда как за пределами смыслов и значений существует бурное море образного, соматического переживания, доступного субъекту в моменты неразделенности со своим опытом.

 

 

​

​

​